Добро и зло как омонимы

Цель этой статьи — рассмотреть комплекс заблуждений, в которые вводит смешение в разговорном языке экзотерических и эзотерических аспектов духовной практики и предложить средства его преодоления. Конкретно речь идёт о сочетании и взаимоотношении мистики и этики в духовных учениях, подходах к абсолютности и относительности добра и зла, а также различиях в лингвистическом и мистическом понимании термина «Бог».Внешняя сторона большинства распространённых религиозных и философских доктрин начинается с этики. При этом эта этика выглядит настолько универсальной, что человек, который не удосуживается заглянуть вглубь хотя бы двух доктринально разных систем, может решить, что все они одинаковы. Это — основа современного «экуменизма». Я беру экуменизм в кавычки, потому что изначально экуменизм был специфичным внутрихристианским термином [1].

Использование этого слова для немыслимой ранее идеи объединения различных религий — отравленный плод последних лет. Отравленный, потому что я дальше в этой статье попытаюсь аргументировать каким образом сведение религии к этике убивает её сущностную сторону. Но как бы то ни было, действительно, внешняя, этическая сторона любой развитой духовной системы до странности стандартна.

Ещё более удивительно, что внутри эзотерической, мистической (а значит — сущностной) стороны большинства духовных систем, этической составляющей нет вообще. Это сложно осознать человеку, который никогда не заглядывал в ту мистическую глубину, где «начинается безначальное». Даже в предельно этичном христианстве, монах может быть социопатичен, отстранён, груб в общении. Всё это неважно пока в нём есть частица нетварного света. Своё крайнее выражение это противопоставление получило в Китае, где внешняя сторона народной религии представлена конфуцианством, а внутренняя даосизмом, при этом даосизм начинается с полного отбрасывания морали. У Чжуан-Цзы описан, например, даос Цзы Ли, который радостно пляшет и играет на флейте на похоронах своего лучшего друга [2].

Для конфуцианской культуры ранней Хань (а именно тогда писался внешний раздел Чжуан-Цзы) этот пассаж настолько невероятен, что мне даже сложно придумать настолько же чудовищный аналог для человека воспитанного в современной русской культуре. Пожалуй, Цзы Ли должен был бы пожарить своего друга и съесть для достижения сопоставимого уровня морального падения. Разумеется в основе отказа от морали в даосизме и прочих мистических школах лежит изначальная относительность добра и зла как двух сторон одной монады. Но когда начинаешь объяснять любому человеку эти простые вещи, неизбежно наталкиваешься на то, что интеллектуально многие признают красоту этой правды, но немногие способны принять её за истину. Почему же большинству кажется очевидной абсолютность добра и зла?

Начнём наше рассуждение с того, что каждому из нас не составляет труда отличить добро от зла в повседневной жизни. У каждого это происходит так же естественно, как, скажем, отличение правой стороны от левой. Человек имманентно не знает что есть «право» и «лево», но достаточно ему в любом возрасте один-два раза показать и больше никаких проблем не возникает (патологические случаи не в счёт). Лёгкая ассиметрия нашего тела делает легко интуитивно различимыми «право» и «лево». Такая же лёгкая ассиметрия нашего духа, делает в пространстве ума легко различимыми «добро» и «зло». Но в пространстве тел, человек очень часто меняет своё положение — мы ходим, разворачиваемся, садимся и ложимся и постепенно привыкаем к тому, что один и тот же, скажем, стул, может быть от нас как справа, так и слева в зависимости от нашего положения в комнате. В пространстве же духовном менять часто положение не получается — социальные связи скрепляют людей, разворачивая их всех более-менее в одном направлении и удерживая в этом положении всю жизнь. Попытки же вертеться квалифицируются обществом как «предательство», «непристойность», «разврат», «эгоизм», «продажность» так далее.

Таким образом, любая организованная религия в своей внешней, этической стороне это всего лишь способ выстроить человеческое общество в определённом направлении и дополнительно стабилизировать это направление в целом. Для этого в основном и вводится концепция «абсолютного добра» и «абсолютного зла». Пространству духа, в котором изначально нет ни границ ни направлений, приписываются «север» и «юг», «восток» и «запад» (между прочим по конфуцианским правилам, правитель всегда должен сидеть лицом на юг, в христианстве любой храм ориентируется к востоку, а мусульмане при молитве выдерживают обязательное направление на Мекку, так что географические аналогии иногда воплощаются буквально). После этого можно просто скомандовать обществу (читай — стаду) построится так, чтобы у всех справа был всегда восток, а слева — запад. Прожив в таком положении всю жизнь, человек привыкает к мысли о том, что раз добро и зло в его жизни практически неизменны (и, повторюсь — легко различимы интуитивно), то они, видимо, и должны исходно быть абсолютно неизменны и для всех одинаковы. Тем более, что у него есть живой опыт общения с сотнями человек из его окружения, для которых добро и зло тоже кажутся действительно таковыми.

С этой точки зрения становится понятен и источник этической схожести большинства религий. Через дорогу, по которой ездят автомобили, можно перейти сотней разных способов, включая переползание боком на четвереньках вдоль, но только один из них безопасен — по зебре на зелёный сигнал светофора. Исторически выживали только те духовные системы, которые нащупывали в пространстве духа эволюционно оптимальную «зебру» и «светофор», и выстраивали паству по ним. Можно легко найти примеры этически неустойчивых и потому вымерших религий: культы митры и изиды, зороастризм, гностики, катары [3], аум синрикё… Вскоре этот список, по всей вероятности, пополнят ваххабиты, церковь преподобного Муна и сайентологи, поскольку их способ этического контакта с миром, очевидно, не способствует выживанию [4].

В своей внешней стороне, любая духовная система наполняет слова «добро» и «зло» конкретным содержанием, укладывая их на единую координатную сетку. Для того, чтобы сориентировать эту сетку, чисто лингвистически вводится идея Бога как «абсолютного добра», чтобы никто не перепутал, что восток это именно там где зажглась рождественская звезда. И, обычно, всё это закрепляется сводом элементарных правил вида «не воруй, не убивай, по выходным молись» просто чтобы снять часто встречающиеся вопросы.

Но в своей мистической, сущностной стороне, любая религия это поиск индивидуального места в вечности для человеческого духа. И этот мистический поиск обладает двумя особенностями: во-первых он строго индивидуален, во-вторых он безграничен. Строго индивидуален он в том смысле, что мастер никогда не сможет провести ученика — он может только помочь, но пройти свой путь каждый должен сам [5].

Безграничен он в том смысле, что доброе и злое, истинное и ложное, и даже сама жизнь и смерть не имеют на этом пути никакого значения. Вечность монистична. Мы можем наблюдать это даже в физическом мире: на уровне атомов и электронов царит квантовый хаос, на уровне нашего восприятия мир, хотя и чудесен, но уже сравнительно стабилен, на уровне движения звёзд и планет, мы видим почти идеальные эллиптические траектории… можно полагать, что с точки зрения вечности, Вселенная должна казаться идеальной, цельной и непротиворечивой.

Вот здесь и возникает основная сложность. В процессе этого поиска, внутри любой духовной системы невозможно более оставаться скованным внешними рамками этой системы. Поскольку во-первых возникает личное мистическое ощущение Бога, которое не совпадает с его лингвистическим смыслом, а во-вторых возникает опыт духовного поворота в разные стороны (это же поиск, а как можно искать, глядя строго в одну сторону?), который уничтожает ложное представление о том, что добро и зло абсолютны. Точно так же опыт космонавта в невесомости уничтожает у него представления про абсолютность верха и низа.

Итак, мы видим два принципиально разных комплекса понятий, увязанных двумя одинаковыми тройками омонимов «добро, зло, Бог». Первый комплекс означает добро-1 и зло-1 как эволюционно оптимальные этические координаты и Бога-1 как их привязку. Второй комплекс означает добро-2 и зло-2 как личные ощущения в относительном духовном пространстве и Бога-2 как истинный мистический опыт абсолюта.

Главные проблемы того языка, который мы вынуждены использовать, когда говорим про добро, зло и Бога в том, что у нас нет языковых средств, чтобы формально отличить первый комплекс от второго, равно как и в том, что, к сожалению, видимо первый комплекс не имеет ко второму вообще отношения. И именно из-за этого чистое сведение религии к этике убирает из неё второй комплекс, а значит лишает её подлинно религиозного смысла, как лишено его, например, конфуцианство. Примером религии из которой второй комплекс *почти* убран является протестантизм. Почти — потому что элементы мистики, транса и одержимости на совместных протестанстких богослужениях всё-таки присутствуют, но это уже явно не цельная система, а её последние огрызки.

Кроме того именно в области мистического поиска лежат корни основных отличий, существующих в мировых религиях, то, что делает их принципиально разными. Духовный поиск в каждой такой системе ведёт в разные стороны. К принципиально разным ориентирам. То есть мистический опыт Бога-2 не является универсальным, наоборот, судя по всему, он строго индивидуален, и можно говорить о миллиарде разных целей, равноудалённых на бесконечность, к которым ведёт миллиард принципиально разных внутренне путей. Кокетливое утверждение насчёт Будды, ожидающего на перекрёстках, увы, всего лишь утверждение. Христианина или мусульманина, Будда, очевидно не дождётся, при всей этической близости буддизма с христианством, на которой играют теософы.

Подытоживая, хотелось бы предостеречь читателя от двух главных ошибок. Первая из них — это принижение первого комплекса. На самом деле в обществе, где царят безнравственность и хаос, духовный рост и духовный поиск практически невозможны, поскольку требуют не только свободы, но и покоя, сосредоточения на главном. Покой же в обществе требует правильных этических установок. Таким образом, для общества очень важно иметь собственную крепкую и легитимную общую религию и систему промывки мозгов народа под неё. В этом смысле курсы ОПК в школах прекрасны. Самые лучшие бабочки получаются из сытых и здоровых гусениц, это вам объяснит любой энтомолог. Вторая же ошибка это принижение роли второго комплекса. Убирая его из религии, мы имеем общество гусениц, которое перестаёт производить бабочек. Оно может быть удобным и, пока не кончится трава, жизнь там может быть сытой и приятной.

Но совершенно бессмысленной 🙂

* * *

По опыту прошлой статьи, где ссылки на литературу, судя по комментариям, не во всех случаях побудили читателей ознакомиться с этой литературой, здесь я изменил формат ссылок, оставив в конце извлечения из тех работ, на которые ссылаюсь и постарался найти их в интернете.

[1] В официальном православном обзоре исходно экуменическое движение определяется как «движение христианского покаяния, обновления, возрождения и призыва к совместным усилиям по восстановлению христианского единства во исполнение заповеди Господа о единстве всех христиан в Единой Святой Соборной и Апостольской Церкви». Ни о каком сослужении с иноверцами речи не идёт.

[2] В шестой главе внутреннего раздела Чжуан-Цзы (перевод например тут) можно найти сразу несколько таких историй.

[3] Катары, например, считали, что чистая душа, принадлежавшая Богу, заключена в похотливом и грязном человеческом теле. Человеческий же зародыш катары вообще считали сатанинским творением. Подробно про катаров есть выдержки из прекрасной монографии Генри Ли по средневековой инквизиции

[4] С ваххабитами вроде всем всё ясно. По мунитам хороший, хотя и несколько предвзятый, обзор можно найти здесь, или гуглом, особенности моральных установок сайентологов также ищутся на любом ресурсе, посвящённом сектоведению, со всеми отвратительными деталями, куда там катарам…

[5] Есть и более ограничивающие религии, скажем Будда вообще говорил, что только указывает путь, даже не помогая идти (см. Ганакамоггалана сутта Маджхима Никаи)