Я искала логопеда-новатора для приятеля-заики. По цепочке рекомендаций оказалась на квартире у тренера-голосовика, где он занимался с парнями и девушками, нечетко говорящими, но отчего-то желающими стать диджеями. Ученики лежали в ряд на полу на расстеленных шерстяных одеялах и нестройно гудели «хум-м-м». Я тогда спросила тренера, не буддист ли он. Убеленный сединами учитель вытаращил глаза и заговорил о вековых традициях театральной постановки голоса. Оказалось, что будущие звезды эфира пели не «хум», а «хам», не имеющее отношения к религии, — мне просто послышалось из-за того, что рты у них были закрыты. А молитвенный экстаз на лицах учеников объяснялся тем, что они в данный момент слушали свои кости.Есть много способов работы над собой. Одни общеизвестны, весть о других передается методом сарафанного радио. О тренажерном зале знают все, некоторые испробовали на себе методы пластической хирургии, а вот тренинги по улучшению голоса до сих пор кажутся экзотикой. Между тем постановка речи — это безболезненный и относительно быстрый способ обрести то, что мы ищем на беговой дорожке, под скальпелем хирурга и на кушетке психотерапевта
Шок, удивление, неловкость — вот что испытывает большинство людей, услышав свой голос со стороны, в записи: писклявые интонации, эканье, вводные слова-паразиты, заплетающийся язык. Такое недовольство собой настолько обычно, что кажется — это неизбывное свойство мира или стандартное техническое искажение. На самом деле, в мире есть большие группы людей, которые изменили свои голос и речь в соответствии с собственными эстетическими вкусами и профессиональными потребностями — это теле— и радиоведущие, администраторы, актеры, диджеи, менеджеры по продажам. Теперь такой метод переделки себя стал общедоступным: профессиональные технологии вышли на массовый рынок.
Выяснилось это совершенно случайно. Я искала логопеда-новатора для приятеля-заики. По цепочке рекомендаций оказалась на квартире у тренера-голосовика, где он занимался с парнями и девушками, нечетко говорящими, но отчего-то желающими стать диджеями. Ученики лежали в ряд на полу на расстеленных шерстяных одеялах и нестройно гудели «хум-м-м». Я тогда спросила тренера, не буддист ли он. Убеленный сединами учитель вытаращил глаза и заговорил о вековых традициях театральной постановки голоса. Оказалось, что будущие звезды эфира пели не «хум», а «хам», не имеющее отношения к религии, — мне просто послышалось из-за того, что рты у них были закрыты. А молитвенный экстаз на лицах учеников объяснялся тем, что они в данный момент слушали свои кости.
«Слушали кости?» — уточнила я. «Да. Все человеческое тело в целокупности своей является резонатором. Оно звучит подобно органу в соборе», — и мастер посмотрел на меня с такой бесконечной любовью и мудростью, что я все мигом поняла.
Голосовой тренинг — не то, чем он кажется. Актеры не просто так учатся в своих училищах, а приобщаются к тайному знанию, которое впоследствии делает их всенародными любимцами. «Магия голоса» — не расхожий штамп, а способ продвижения по жизни. Редкий человек задумывается о звучании своего голоса. Но мало кто будет доволен, услышав себя со стороны. Конечно, для радиоведущего приятный тембр — профессионально важное качество, но и главный бухгалтер может радовать слух.
«Низкий голос свидетельствует о большом количестве мужских половых гормонов, это сигнал присутствия альфа-самца, — объясняет психоаналитик Сергей Гаркалин. — Девушка с грудным голосом воспринимается окружающими более сексуальной. Независимо от внешности. Звуковые вибрации действуют на подсознание. Поэтому высокий голос нам неприятен. Он ассоциируется с опасностью: представьте стаю обезьян, которые, вереща, удирают от тигра. Бывают, конечно, высокие голоса и без визгливых ноток — голоса травести, женщин, психологически оставшихся девочками. Но если они не хотят всю жизнь провести в кресле секретарши, им стоит переучиться
Где и как переучивают с визжащего голоса на бархатный, я попыталась выяснить, для начала посетив педагога по сценической речи — приверженца старых добрых традиций, потом — студию, где комплексно преподают основы благозвучия, общения и душевного здоровья, и, наконец, мастера духовной практики Рейки, похожего на того дедушку, что учил юных диджеев слушать кости в безмолвии.
Старая добрая школа
«Я преподаю традиционную советскую театрально-радийную систему развития голоса», — Мстислав Пентковский, преподаватель орфоэпии и речи, звучит подчеркнуто радийно. К нему на обучение приходят люди, чьи профессии связаны с общением. Их ежедневная работа — убеждать красиво.
Мстислав делит учеников на две группы: те, кого не устраивает их речь, и те, кто недоволен своим голосом.
— Начнем с речи. Она воспринимается другими как нечеткая, неясная, непонятная. Люди комкают слова, на это им указывают собеседники. Сами они не обращают внимания на речь, отмечая лишь качество своего звучания. Во многом они правы. Тон и тембр голоса воспринимаются в первые секунды общения и производят самое сильное впечатление. Разговаривая по телефону с человеком, голос которого развит и окрашен, вы никогда не поймете, сколько ему лет.
Чаще к Мстиславу обращаются люди с высокими голосами. Он говорит, что мощь звука в сочетании с теплотой и мягкостью возникает, когда из головного резонатора голос уходит в грудь. И показывает головной и грудной резонаторы, разговаривая разными голосами: «В груди голос приобретает мощь, объем и мягкость — то, что принято называть бархатным звучанием. В голове же он обретает молодость, звонкость, “полетность” — способность покрывать аудиторию, доходя до ее дальних рядов. А резонаторы — это полости в организме, куда попадает голос, вышедший из гортани, и где он приобретает новые качества. Учитываются две группы резонаторов — грудь и голова, — хотя на самом деле звучит тело целиком. Если вы ляжете голой спиной на стол, то сможете почувствовать вибрацию в костях, которые формально не относятся ни к одной из резонаторных полостей».
Я оживляюсь. Говорим всего пятую минуту, а речь уже зашла о костях. Эдак к десятой можно дойти и до мистических озарений и волшебного слова «хум». Я надеюсь, что голосовые практики — это не только фитнес для мышц гортани, но и работа духа. В случае с Пентковским ожиданиям не суждено сбыться. Нет, он не работает с психологией клиента: не имеет к этому ни профессиональной, ни душевной склонности. Он знает, что хорошо говорящий человек чувствует себя компетентным. Кроме того, ему более комфортно. Эти моменты Пентковский оставляет в стороне: «Я занимаюсь тренингом и дальше тренинга не иду».
Вспоминаю фильм «Карнавал» и героиню Муравьевой, которая, набив рот грецкими орехами, выговаривала «от топота копыт пыль по полю летит».
— Нет, упражнения с камешками или орехами больше не в ходу — они зубы портят. Есть великолепное упражнение — с пробкой между зубами. Почему оно необходимо? Потому что вы размыкаете верхнюю и нижнюю челюсти и начинаете бороться с главным дикционным недугом человечества — пэтэушной привычкой цедить сквозь зубы. Собеседник не обязан вслушиваться в то, что вы говорите. Ему необходимо слышать, понимать, отвечать, реагировать, а не пробираться сквозь дебри вашей артикуляции. Обратите внимание: люди открывают рот, только когда ложку в него засовывают.
Пентковский занимается с учениками три месяца, дальше — сами: «Чистого знания тут мало, оно укладывается на нескольких страничках, но упражнения для закрепления навыков необходимо выполнять регулярно. Ведь речь идет о закреплении условных рефлексов, о замене старых неправильных привычек новыми».
Возжелай я стать радиодивой, пошла бы к Пентковскому. Меняла бы тембр по желанию заказчика, могла бы работать хоть в новостях, хоть в сексе по телефону. И все интонации были бы у меня точно выверенными.
Вдох. Выдох. Пауза
— Людям свойственно волноваться во время важных разговоров, — рассказывает Ольга Ручьева из «Студии Ларисы Соловьевой», ведущая тренинга «Говори свободно». — Некоторые, едва войдя в зал переговоров и увидев партнера, затаивают дыхание, отчего их голос звучит слабо и нервно. Другие, напротив, рвутся в бой и, зная свою возбудимость, боятся сказать лишнее или показаться чересчур эмоциональными. Они опускают свое дыхание на глубину, — Ольга касается рукой того места, где теоретически должна быть диафрагма, — и результат выходит тот же.
Сдержанное дыхание не только искажает голос, но и нагоняет тупость. Когда мы не дышим, мы перестаем слышать собеседника, не происходит мгновенного анализа услышанного, наши собственные мысли не формулируются. «Зажмитесь, — командует Ольга, — дышите часто и наверху, как происходит в ситуациях, когда волнение слишком велико. Понимаете?»
Она продолжает свой рассказ, но, сдерживая дыхание, я действительно перестаю ее понимать. «Фонационное дыхание обслуживает речевой процесс, который не только есть говорение как таковое — это процесс восприятия». Мне кажется, она говорит слишком сложные вещи. Вновь пытаюсь дышать как обычно. Но не могу перестроиться. «Чтобы вернуться к полноценному дыханию, надо уметь дышать, понимать процесс», — объясняет Ольга.
От природы мы дышим рефлекторно, то есть это происходит само по себе. Короткий вдох, короткий выдох. Пауза. Короткий вдох, короткий выдох. Пауза. В фонационном дыхании, выработанном для легкой и правильной речи, выдох более плавный и более длинный. Паузы используются для обдумывания следующей фразы.
— Первое занятие нашего тренинга отдано выстраиванию осанки. Люди, которые к нам приходят, не совсем понимают, зачем это. Они пришли учиться общению, а им рассказывают про позвоночник. Но именно напряженное тело рождает напряженную неподвижную мысль.
Ручьева рассказывает про корень языка, который, когда мы волнуемся, поднимается и становится затычкой для дыхания. Про вялое мягкое небо, которое надо тренировать. Про то, что осанка — это мысль тела.
В «Студии Ларисы Соловьевой» работает детский центр. Родители приводят детей с речевыми зажимами. Сейчас их стало больше: компьютерная культура берет свое — подростки умеют излагать свои мысли в письменном виде, а вот в реальном общении испытывают проблемы. Это новая специфика накладывается на традиционную для нас репрессивную систему воспитания.
— Маленький ребеночек еще не умеет говорить, но так выразительно кричит о том, что ему нужно, что ему нравится, а что нет, — рассказывает Ольга. — А потом он подрастает, и ему говорят: «Закрой рот», «Помолчи, когда взрослые разговаривают», «Мальчики не плачут, девочки не кричат». В школе дается противоположная установка: «Ты можешь говорить громче? Тебе что, микрофон привязать?» Когда моя дочь училась, именно так их учительница говорила девочке, которая читала лучше всех. Плюс к тому чтение на время: столько-то слов в минуту — норма. Ребенок вообще перестает понимать, что он делает, не успевает перевести дыхание. Потом он становится подростком, и взрослые снова недовольны: «Ты можешь говорить медленнее? Я ничего не понимаю». Что значит «медленнее»? Почему ребенок тараторит, проглатывает части слов и предложений, излагает сумбурно? Потому что пропущен процесс формирования образа мысли.
Администратор студии Татьяна Федоровна, также проходившая голосовой тренинг, рассказала мне историю из своего детства. В школе учительница жаловалась ее матери: «Не могу вести урок. Мне кажется, ваша дочь смотрит на меня, как волк, — исподлобья». Девочка очень хотела понравиться учительнице, поэтому начала изгибать шею так, чтобы стоящей над ней рослой женщине ничего не казалось. И только начав заниматься в студии, она поняла, что от этих усилий ее трахея деформировалась, отчего голос стал слабым, по-детски робким. Сейчас голос Татьяны Федоровны звучит мягко и мелодично. Не расскажи она свою историю, мне бы и в голову не пришло, что занятия были ей жизненно необходимы.
Благая весть о возможности улучшения голоса, а через него и общего качества жизни передается методом сарафанного радио. Реклама в прессе не так действенна, как свидетельства очевидцев. О студии Соловьевой мне рассказала девушка, которая раньше не могла говорить больше трех минут кряду — в горле начинало першить, появлялись хрипы. Она много лет лечилась у логопеда, посещала фониатора — специалиста по связкам. Первый был бессилен, второй говорил, что связки в порядке, а деформации возникают за счет невроза. Бедняжка уже копила деньги на психиатра, когда — вот так же, по цепочке — узнала о речевом тренинге.
В оперу
Лидия Михайловна Аксенова берет людей, прошедших часть речевого курса у Ольги, и приступает к более тонким настройкам голоса: учит красиво звучать через занятия вокалом.
— Работа голосового аппарата и в пении, и в речи одинакова. Но за секунду вы говорите слово из восьми букв — восемь разных звуков. А в пении можно держать одну гласную две секунды, три секунды, десять секунд, и у меня есть возможность ощутить звучание, продумать его и попробовать исправить.
Человек учится работать голосовым аппаратом в детстве — не когда его учат намеренно, а когда взрослые разговаривают с ним. Мышцы ребенка копируют работу мышц воспитателя. Дефекты речи передаются по наследству. В течение жизни человек неосознанно «снимает» манеру говорить у друзей, учителей, любимых.
Переучиваться не всегда легко. Первые ощутимые результаты появляются после пятого занятия, поэтому минимальный курс у Лидии Михайловны — пять уроков по 60 минут. Простейшее упражнение — тянуть один звук. Оно доступно и тем, кто петь не умеет вовсе. Можно предположить, что с умеющими петь заниматься легче, чем с людьми без слуха и голоса, — но Аксенова предпочитает тех, кто умеет думать: «Человек должен управлять своими мышцами, а пультом управления является мозг, поэтому лучше получается у того, кто лучше мыслит».
Я прошу Лидию Михайловну объяснить мне значение схем, висящих на стенах: человек в разрезе, внутри него — труба со стрелочками вверх и вниз.
— Эти плакаты применяются на групповых занятиях при рече-голосовом тренинге. Здесь нарисован принцип воображения. И пение, и разговор должны задействовать резонаторы — звучащие полости внутри человеческого тела. Чем больший объем резонаторов задействован, тем больше получается обертонов, а сумма обертонов и есть тембр звука.
На картинке звук проникает в голову, грудь и живот, но оказывается, что основных резонаторов у нас по-прежнему два, как и говорил Мстислав, — головной и грудной.
— Живот — он в разговоре не участвует, — улыбается Лидия Михайловна, — и в пении тоже. Задачи его другие — пищу переваривать. А на схеме изображено образное ощущение.
К Аксеновой люди идут после групповых и индивидуальных занятий по освобождению речи.
— Есть люди, которые просто для себя поют и не ставят перед собой задач управления коллективом. Есть люди с профессиональными проблемами. Главный бухгалтер, допустим, не может говорить публично — ой, как же она мне рассказывала об этом? «Мне часто приходится выступать на собрании директоров, а я теряю контроль над собой, голос мне не подчиняется, начинает извлекать что-то там визгливо». Действительно, женщине за 30, а голос у нее детский.
Внутренние перемены, происходящие в процессе обучения, влекут за собой внешние. Люди прежде робкие и тихие начинают говорить громко и отчетливо, а напряженные и агрессивные перестают визжать и звучат мягко. Если просто повышать на подчиненных голос, это вызовет раздражение. А если говорить с ними глубоким, поставленным голосом, они воспримут тебя как существо высшего порядка. Поэтому, если бы мне захотелось из неуверенной девушки стать монстром бизнеса — добрым таким монстром, которого все слушаются, потому что это приятно, — я бы выбрала занятия у специалистов из «Студии Ларисы Соловьевой». А потом низким, ласкающим голосом я говорила бы финдиректору: «Здесь все нужно переделать», — и он смотрел бы преданно, кивая головой.
Голос Сарумана
Направляясь к ведущему семинара «Гуделки» Евгению Дубровскому, я знала, что не найду здесь ни четкости Пентковского, ни всеобъемлющего подхода студии Соловьевой. Но именно этот человек интересовал меня больше всего — хотя бы потому, что за ним не стояла советская школа театрального мастерства. Дубровский действует наугад, методами средневековой алхимии.
— Семинар проходит крайне редко, в узком кругу людей, которым не требуется объяснять то, что объяснить все равно нельзя, — говорит он, разливая чай пуэр по маленьким китайским пиалам. — Приходят те, кто уже занимался так называемым свободным дыханием. Гуделки — не совсем вокальная техника. Вряд ли их можно отнести к области певческих заморочек. Мы не ставим голос, не учим влиять на аудиторию с помощью красивых звуков. Все это возникает как побочный эффект, хотя и не сразу.
Гуделки как отдельный тренинг возникли из суммы жизненных наблюдений. Среди них — дыхание, которое в середине 80х привез в Россию американский дедушка-экстрасенс Роберт Дубиелл. Выдыхая, человек издавал немодулируемый звук, похожий на стон, и выдох его тянулся долго-долго, и ра
4000
сслабление получалось хорошим. Эту же технику использовали при подготовке к родам.
А в начале 90х в Москву приезжала звезда школы Рейки Филлис Лэй Фурумото. Она предложила всем собравшимся на встречу с ней взяться за руки и непрерывно петь звук «а». Все, кто тогда посещал семинары Филлис, до сих пор пользуются этой техникой, дающей ощущение единства и включенности во что-то большее. Позже Дубровский узнал, что в тибетской религии бон во время медитации представляют себе букву «а». Тем, кто к таким вещам не способен, наставник говорит: «Просто пойте, звука достаточно. Постарайтесь объединиться со звуком — и все».
Ай-Чурек Оюн, председатель общества тувинских шаманов, предлагала делать то же самое, только с закрытым ртом: издавать внутреннее долгое и громкое гудение, мобилизующее энергию, похожее на пропевание слога «хум».
— Ощущение такое, будто рядом с экскаватором стоишь или с колонкой на дискотеке — только ты сам вместо нее гудишь, и сам можешь звук регулировать, и сам себе голова, — Дубровский все подливает и подливает чай в лучших традициях кухонных посиделок. — Сложив все это, я вспомнил легенду о диком неграмотном пастухе Хумкаре. Его прозвали так оттого, что он постоянно пел «хум» и через это стал просветленным. Просто! И с этих вот дивных концов сложилась практика гуделок, проводимая ради внутреннего ощущения гудения.
Занятия у Евгения проходят так: собираются люди, приносят еду, кушают, беседуют, потом садятся в круг, закрывают глаза и принимаются гудеть. Формально при этом, как правило, поется «а», но монотонно. Выше голос, ниже голос — неважно, но желательно нарочно его не менять. Вместо вокальных тренировок — расслабление. Гудение продолжается около часа. Было замечено: если в центр круга кого-нибудь посадить или положить, у него возникает ощущение, будто его над полом приподнимает. И тепло ему, и приятно, и уютно.
Потом появляется ощущение, что звуковую вибрацию можно направить в любую часть тела — и тело начинает звенеть от звука: рука, нога, кончик носа или еще что-нибудь. Можно петь в нос, можно петь в грудь, от чего возникают физически разные ощущения. «В руку обычно гудеть труднее, поскольку рука — она отдельно. А вот когда ты распелся, звук в нее проходит легко, так же, как в нос. Она просто чуть-чуть длиннее носа», — говорит Дубровский.
Он находит практику гуделок слишком простой, чтобы делать из нее направление или как-то ее описывать.
— Внешние спецэффекты, которые могли бы быть использованы вокалистами и политиками, описаны во «Властелине колец», когда Саруман, запертый восставшими деревьями в башне, уже лишенный магических сил, говорит чарующим голосом — и все кайфуют. У меня такое было пару раз, что-то внутри расслабилось, звук исходил не из носа, не из сердца, а из того места, которое наши йоги называют «свадхистана» (точка, расположенная на четыре пальца ниже пупка, отвечает за половые отношения. — «РР»). Это был гипнотически чарующий голос, красивый, негромкий, при этом абсолютно отчетливо слышный на большом расстоянии.
— После гуделок часто замечаешь, что ты собеседника звуком трогаешь, как рукой или языком, чем-то очень таким мягким и очень сенситивным. Трогаешь его насквозь. Говоря перед скоплением людей, можно трогать всю аудиторию. Не двигая головой, можно отдельные лучики звука фокусировать на ком-то, кто сейчас пытается заснуть.
Обычно гуделки не пользуются широким спросом, поскольку их формат и цели рационально необъяснимы — ну, полная бредятина. Люди, попробовавшие это единожды, решают, что все поняли и больше не ходят. Будь Дубровский попрактичней, подвел бы под свои гуделки базу, написал бы книгу, разбил гудение на несколько ступеней — и ходили бы к нему люди годами, поправляли свое здоровье.
Гудение действительно лечит расстройства, связанные с нарушениями капиллярного кровоснабжения, и психосоматику, снимает физические зажимы, мышечные боли, простуду.
— Единственная трудность тренинга — убедить людей в том, чтобы они делали все очень просто. Некоторые начитались книг и пытаются петь «ом», полагая это духовным. Пытаясь получить запрограммированные переживания, они теряют 99% возможного кайфа, даже не замечая его. Чудесно ведь, когда люди просто садятся и просто поют.
Под конец Дубровский рассказал байку.
После семинара один из участников, криво улыбаясь, принес ему книжку по славянскому фольклору: «Техника наша упоминалась там как распевка донских казаков, помогающая объединить энергии и сознание участников какого-то там круга. Она давала возможность влиять на окружающих и подготавливала к оборотничеству — вроде бы эти люди на самом деле перекидывались в волков. Технику эту они называли прогуживанием. Прогуживались до тех пор, пока в помещении не повиснет общий для всех звуковой резонанс: как будто не три и не пять человек поют, а то ли 30, то ли 50».
Ну что тут сказать? Я, конечно, пошла бы на обучение-излечение к Дубровскому, если бы все в моей жизни было, кроме мира с собой. Он ничего не обещает, но, кажется, именно его система звукотерапии может наладить человеку сломанный генератор счастья, которое вырабатывается само по себе. Без внешних факторов. Счастливый человек должен говорить счастливым голосом.»
Источник:
Татьяна Арефьева
«Русский репортер»