Буддизм не отрицает наличие Бога, но Бог – тот, кто достиг просветления, будучи простым земным человеком. Просветление же было достигнуто отнюдь не вынесенными страданиями или смертью в борьбе за жизнь миллионов людей. Стать просветленным может каждый через медитации, праведный образ жизни и расширение собственного кругозора. Бог вряд ли поможет в трудную минуту, Бог вряд ли создаст основу для того, чтобы вы получили от жизни максимум радости и удовольствия. Он существует в сознании буддиста лишь как образец человека, достигшего Нирваны и тем самым положившего конец своим перерождениям.«Древние религии Китая: конфуцианство, даосизм, буддизм» – такой заголовок можно встретить в любой страноведческой книге, описывающей историю, культуру и быт Поднебесной. Но в тексте сразу же уточняется, что конфуцианство не тянет на религию вообще. Даосизм, несмотря на наличие храмов, является ею лишь отчасти. А буддизм, хоть и признан одной из трех мировых религий, не запугивает адом, не расписывает блага рая, а лишь настаивает на том, что есть бесконечная цепочка перерождений и только от человека зависит, кем быть в следующей жизни – подопытным кроликом, слепым кротом или хищным тигром.
Буддизм не отрицает наличие Бога, но Бог – тот, кто достиг просветления, будучи простым земным человеком. Просветление же было достигнуто отнюдь не вынесенными страданиями или смертью в борьбе за жизнь миллионов людей. Стать просветленным может каждый через медитации, праведный образ жизни и расширение собственного кругозора. Бог вряд ли поможет в трудную минуту, Бог вряд ли создаст основу для того, чтобы вы получили от жизни максимум радости и удовольствия. Он существует в сознании буддиста лишь как образец человека, достигшего Нирваны и тем самым положившего конец своим перерождениям.
Китаец еще в древности мог быть и буддистом, и даосом, и конфуцианцем одновременно. Отчасти потому, что в сознании китайца буддизм, даосизм и конфуцианство отнюдь не религии, а учения, которые улучшают качество жизни. Поскольку в любом учении можно почерпнуть нужную философию, а вкусы у всех разнятся, то менталитет каждого китайца в отдельности составляют одни и те же из перечисленных учений, но в разном процентном соотношении. В ком-то преобладают буддистские взгляды, в ком-то – конфуцианские. Но отчасти и потому, что и в буддизме, и даосизме, и конфуцианстве есть просветленный человек, мудрец (вымышленный или реально существовавший – пусть решают историки), который подарил людям свое учение и никогда не вмешивался в их жизнь.
Однако когда речь заходит об истории Поднебесной, мы все же сталкиваемся с понятием «Бог», «дух», «религия», поэтому хотелось бы понять, что есть Бог для китайца и существует ли для жителя Поднебесной такое понятие, как вера.
Трудности перевода
Когда на китайский язык переводили Библию, синонимом слова «Бог» в европейском понимании стало древнее слово shangdi (Шан-ди), состоящее из двух иероглифов со значением «верх», «верхний», «высший» и «владыка», «предок» (первый иероглиф в современном китайском языке входит в состав таких слов, как «верхний этаж», «высшее качество», а второй присутствует в словах «империя», «империализм»). Правда, некоторые лингвисты утверждают, что некогда иероглиф с чтением di имел значение алтарь. Таким образом, по одной версии shangdi (слово, с которым связаны прежде всего верования древних китайцев) – верховный владыка, а по другой – верховный алтарь. Как бы там ни было, и первое, и второе значение нужны нам для того, чтобы привести все к общему знаменателю. Исходя из первой версии, мы видим, что Бог (владыка) в сознании древних китайцев имел место быть, пока жители Поднебесной не наградили своего императора этим же титулом.
Император стал носить титул huangdi (Хуанди), превратившись в наместника Верховного Владыки на Земле, а позже иероглиф di уже ассоциируется не столько с императорским титулом, сколько с самим понятием «император», так как входит в состав таких слов, как «империализм», «империя». Если допустить, что эта версия верна, то можно предположить, что Верховный Владыка потерял долю своей божественности, когда титулом стали пользоваться обычные императоры. И следом за другими историками нам остается только признать, что потерявший свою божественность Верховный Владыка превращается в Небесного Владыку, а потом и вовсе обезличивается, становясь Небом – Абсолютом, которое может быть недовольно императором, если он ведет неправильную политику. Если же мы придерживаемся второй версии, то от Верховного Алтаря к Небу прийти еще проще, поскольку, получается, Бога в нашем понимании китайцы изначально не ведали, а лишь поклонялись Небу, принося ему жертвы и чтя таким образом предков.
Тем не менее и первая, и вторая версии едва ли противоречат друг другу. Просто по одной из них Верховный Владыка или Бог вообще не занимал умы древних китайцев, которые еще не следовали учению Конфуция, Лао-цзы и Будды, а по второй версии Бог, не успев обрасти сводом канонов, храмами и прочим, трансформировался в обезличенный Абсолют, поскольку и изначально был не просто Верховным Владыкой, но и Первопредком, которому молились о хорошем урожае или военном успехе. Первопредок не создавал этот мир по своему образу и подобию или как-то иначе. Он просто некогда жил на Земле, а после смерти превратился не столько в Бога, сколько в духа, которого подобало чтить, с чем и связан позднее развившийся культ предков.
Существовал бог-дух Шан-ди в сознании древних китайцев или нет, вопрос трудноразрешимый и мало на что влияющий в ходе нашего размышления. Ясно лишь то, что Небо, даровавшее императору титул с иероглифом di, все-таки привело к тому, что позже в сознании китайцев-даосов (а значит, и конфуцианцев, и буддистов) появился бог Yudi (Ю-ди) (Нефритовый Владыка) – по образу и подобию земного императора. Он изображался на рисунках в императорской одежде, его всегда окружали сановники, и предполагалось, что живет он по тем же законам, что и император Поднебесной. То есть на небе ему вполне хватало и своих забот, чтобы еще и постоянно отвлекаться на дела земные. В результате лишь один раз в год китайцы пытались умилостивить одного духа (назовем его одним из сановников Нефритового Владыки), который отчитывался перед Верховным Богом о поступках людей, и тот, прознав о не самых лучших из их деяний, по преданию, мог наслать на них несчастья.
Однако вряд ли кто-то боялся гнева Нефритового Владыки и его кары, ведь ее можно было избежать не столько образцовым поведением, сколько стряпней, которая призвана была раздобрить сановника-доносчика. Естественно, святости Нефритовому Владыке близость с императором не придавала. Когда на земле дела шли отлично, даосский бог якобы и вовсе себя не проявлял. Когда на земле начинались беспорядки, это означало, что он был недоволен деяниями земного императора. Получается, что бог никому в отдельности не помогал и взывать к нему с просьбами и мольбами было бесполезно.
А когда император оказывался деспотом, бог сеял еще большую смуту, дабы указать людям на его ошибки и восстановить добродетель. Взаимодействие было не столько между людьми и Верховным Владыкой, сколько между земным и небесным императором. И даже не взаимодействие, а одностороннее воздействие небесного на земного. И в этом Нефритовый Владыка опять же недалеко отходит от концепции Неба, в результате которой и появляется слово «Поднебесная», используемое в отношении Китая. Это страна под Небом (не просто пространством над землей, где обитают души умерших, а еще и неким Абсолютом, законы которого здесь действуют).
Когда переводные книги с китайского языка рассказывают нам о пантеоне китайских богов – это в большинстве случаев неточности в переводе, и тогда пантеон богов, приближенный к реалиям Поднебесной, нужно понимать как пантеон добрых и злых духов или мифические персонажи, которые, однако, тоже скорее духи, чем боги, за исключением бога Паньгу, родившегося в яйце, которое представляло на тот момент Вселенную. По мере его роста желток превратился в мутное темное начало – землю, а белок – в небо. А Паньгу все рос и рос, и расстояние между небом и землей все увеличивалось и увеличивалось. Когда же Паньгу умер, его дыхание превратилось в ветер, плоть – в деревья, а паразиты, жившие на его теле, – в людей.
Религия или учение?
Но давайте вернемся к Библии и понятию Шан-ди. В Китае это слово не употреблялось с того времени, как Шан-ди трансформировался в идею Неба. Однако теперь слово «Бог» в китайском переводе Библии звучит именно так. И это рождает ряд вопросов. Бог в христианстве не обезличенный алтарь, не император и даже не первопредок в том понимании, в каком этим термином пользуются китайцы. Первопредок в христианстве скорее Адам, Бог же не родил Адама, а лишь создал по своему образу и подобию. Для китайца первопредок – человек, от которого пошел род (хотя бы и мифический). В Китае веками лелеялся культ предков. Шан-ди же, если и персонифицировался, то как раз по ассоциации с первопредком, а не создателем неба, земли и животных. Созданием того или иного предмета и явления занимались, по китайским преданиям, те или иные духи и божества, но не один-единственный Бог.
Христианство укоренялось в Китае с трудом. Отчасти из-за того, что китайцам не были понятны термины. Как их древний Шан-ди вдруг стал христианским Богом? Почему католики стали именовать Бога tianzhu (тяньчжу) – Хозяин Неба? Того Неба как Абсолют, под которым китайцы всегда находились! Что это вообще за «хозяин неба», да еще и сложная система ритуалов в придачу к нему? И вообще, что такое религия? Ведь даже сегодня в Китае нет термина, который бы передавал в полной мере суть этого слова.
Религия по-китайски – zongjiao (цзун-цзяо). Где jiao – учение, а zong – христианский. Нетрудно догадаться, откуда пошел термин. И ислам, и христианство приравниваются к конфуцианству и даосизму – это просто учения, тогда как религия в понимании европейца – поклонение высшим силам, в реальность которых он верит, образ жизни, идеология, система символов, моральных правил, обрядов и культовых действий, исходящая из представлений об общем порядке бытия, и едва ли учение. По крайней мере европеец скорее определит религию через веру, нежели через слово «учение». И намного правильнее было бы вместо термина «католическое учение» в значении «католицизм» использовать словосочетание «католическая вера». Но с понятием «вера» в китайском языке те же сложности.
Когда китаец говорит Wo xiangxin shangdi (я верю в Бога), он имеет в виду, что верит в христианского Бога. Если он говорит, что верит в Будду, эта фраза не используется. Слово «вера» в этом значении вошло в китайский язык не так давно и только с приходом христианства. Таким образом, вера в Бога для европейца сопряжена с тем, что Бог милосерден и вездесущ, что не поставит на жизненном пути человека больше преград, чем тот может преодолеть. Для большинства китайцев же сказать «я верю в Бога» равносильно тому, как сказать «я верю в существование Бога». Но ведь вера в Бога и вера в Его существование – не одно и то же. Скорее первое включает в себя второе и много чего еще. Китаец, однако, зачастую далек от этого «много чего еще».
Нужный иероглиф
В китайско-русских и русско-китайских словарях слову «Бог» соответствует несколько иероглифических эквивалентов. Безусловно, shangdi и tianzhu, о которых уже шла речь, а также lao tianye (лао тянь’е) – небесный старец, небесный дед и shen шень – дух, божество, Бог. Последний иероглиф встречается в таких словах и словосочетаниях, как теология – shenxue (наука о святом, наука о Боге), ai zhi shen (богиня любви, об Афродите), shenqu («Божественная комедия», поэма Данте), linshen (душа). Получается, что иероглиф c чтением shen передает и святость, и духовность и употребляется в значении «Бог», но в Библии почему-то фигурирует другое слово – shangdi, приравнивая христианского Бога к древнекитайскому и смешивая такие понятия, как религия и учение, вера в Бога и допущение того факта, что он существует.
В последнее время в Поднебесной умножилось число христиан, но не запутались ли жители КНР в терминах и не хотят ли просто ориентироваться на Запад с учетом того, что к религии сейчас приходят люди от 16 до 39 лет (самые молодые), тогда как раньше в христианство обращались лишь некоторые и лишь после 40? Вполне вероятно, что религия для китайца – лишь модное течение, как любое другое, идущее из Европы или США. Могут ли они проникнуться христианским Богом, испытать священный трепет или очищение посредством молитвы? Или Аллахом – anla (Аньла), который даже не tianzhu и не shen, a zhenzhu (чженьчжу) – как будто «Бог» не общее слово, а титул, и у каждого он свой? Покажет время. Будет вполне правильно сказать, что древние китайцы всегда относились к своим персонифицированным богам и духам с долей сомнения. Как к примете, которой не веришь, но на всякий случай следуешь ей во избежание проблем.
Поэтому богам они не молились, а лишь «угощали» их кушаньями, чтобы создать о себе хорошее впечатление. И, так или иначе, со временем отказались от подобного суеверия, как от любого другого, потому что оно не проникает в душу, как религия с ее ритуалами, изучением священных Писаний и сопричастностью к великому и необъяснимому. Сейчас многие китайцы предпочитают оставлять в храмах записочки с просьбами. Каждая просьба – к своему богу. Один бог – для того чтобы просить о богатстве, другой – о повышении в карьере, третий – здоровья своим детям. Это напоминает сжигание бумажки с написанной на ней просьбой и развеиванием ее пепла с целью исполнения желания, которое практикуется некоторыми суеверными людьми в России и странах Европы. Но достучится ли христианский Бог до китайской души? Станет ли ее частью?
Источник:
Сергей Константинович Баталов
Независимая газета